— Нет, — ответила она. В ее ясных светлых глазах читалось, что дальше Нижне-Уральска она не ездила. — Я и в Москве-то второй раз в жизни.
— Ну, еще съездим, — проронил он небрежно, как бы походя. — В России приходится есть фуагру с малиновым соусом.
— Надеюсь, вы не очень страдаете? — не удержался я. Он покосился на меня, удивленный моей наглостью, но не нашелся что ответить.
— У нас действительно мало хороших ресторанов, — вмешался Храповицкий, пнув меня под столом так, что я чуть не подпрыгнул. — Повара-то все остались с советских времен.
Прибытие столь мощного подкрепления губернатора сразу успокоило.
— В России, к сожалению, слишком много сохранилось с советских времен, — бросил он и опять вернулся к меню. — А на горячее мы выберем… — Он и запнулся, то ли раздумывая, то ли не зная, как читаются блюда.
— Может быть, я смогу помочь? — ласково прожурчал подошедший метрдотель.
В этом ресторане, в то время одном из самых модных в Москве, нас с Храповицким хорошо знали. Мы бывали здесь раза два в месяц, обычно в больших компаниях, и когда оставляли за вечер меньше десяти тысяч долларов, то администраторы считали, что день они прожили зря, а шеф-повар Мишель, выписанный из Парижа, безутешно рыдал на кухне. Вдоль стены здесь стояли аквариумы с разной диковинной живностью: от хищных рыбок до карликовых крокодилов и змей.
Рептилий можно было кормить живыми белыми мышами, которых с готовностью притаскивал администратор и выдавал специальные щипцы, чтобы не трогать мышей руками. Удовольствие стоило 100 долларов за каждую мышь, и, расплачиваясь, я иногда подумывал, не пора ли мне выйти в отставку и не заняться ли разведением грызунов для московского общепита.
Как я и ожидал. Юля и Жанна выбрали из меню самые дорогие блюда, причем в таком количестве, что вполне можно было приглашать сюда и нашу охрану. Свету опекал губернатор, а Лена неосторожно вверила свою судьбу Храповицкому.
Губернатор между тем продолжал светскую беседу.
— Одежду каких фирм ты предпочитаешь? — спрашивал он Свету, оглядывая ее с ног до головы, не без плотоядности.
Все наши дамы явно предпочитали те фирмы, которыми торговали на барахолках.
— Разных, — ответила Света осторожно. — У меня нет такого, чтобы я одевалась во что-то одно.
— Это зря, — заявил он безапелляционно. — Я, например, одеваюсь только от «Хьюго Босс». Политик в наше время должен помнить о том, как он выглядит.
Мы с Храповицким молча переглянулись. «Босс» таскала наша охрана. Мы оба выбирали что-нибудь покрепче. Он опять пнул меня под столом, должно быть, на всякий случай. Правда, уже полегче.
— «Босс» — отличная фирма, — поддакнул Храповицкий. Казалось, он ловил каждое слово губернатора. Даже свойственная ему ирония исчезла из его глаз.
— Дело ведь не только в одежде, — принялся объяснять Лисецкий. — Надо вообще следить за собой. Вот, например, маникюр. Решетов, ты делаешь маникюр? — обратился он ко мне.
Я делал маникюр лет, этак, с четырнадцати. Но это был не тот ответ, которого он ждал, учитывая, что еще пару месяцев назад он грыз ногти на совещаниях. Я взглянул на Храповицкого, убедился, что наградой за правду будет новый пинок, и тяжело вздохнул.
— Нет, — сказал я, пряча руки под стол.
— Напрасно. Ты же вращаешься в высшем кругу. У тебя должны быть ухоженные руки. — Он полюбовался своими руками и предоставил такую же возможность нам. — Вот за что я не люблю Кулакова, так это за то, что он всегда выглядит как колхозник.
— Он и есть колхозник, — опять внес свою лепту в беседу отзывчивый Храповицкий.
Я подумал, что еще час столь непринужденного общения, и Храповицкий перейдет на военное «так точно!».
— И ничего не понимает в экономике, — добавил губернатор. — И ведь лезет со своим свиным рылом в калашный ряд.
— Ничего. После победы Черносбруева у Кулакова будет много свободного времени, — зловеще улыбнулся Храповицкий. — Сможет учиться хорошим манерам. Включая бальные танцы.
Губернатор развеселился.
— Решетов, а ведь тебе нравится Кулаков, правда? — вдруг спросил он, остро посмотрев на меня своими синими глазами.
Он был отнюдь не лишен проницательности. Я насторожился.
— Он не вызывает у меня ненависти, — ответил я дипломатично.
В лице Храповицкого мелькнуло раздражение. Что было замечено губернатором.
— Да, — протянул он, подогревая Храповицкого. — Разбаловал ты подчиненных. Конечно, демократия подразумевает наличие у них своего мнения. Но только не в такое время, как сейчас. Кулаков объявил нам войну. Решетов, как ты этого не понимаешь? И мы должны быть беспощадными. Ты умеешь быть беспощадным, Решетов?
Меня всегда бесила эта комсомольская привычка обращаться к людям по фамилии. Но я понимал, что он меня дразнит, и не собирался доставлять ему удовольствие.
— Моя кротость давно вошла в поговорку у моих друзей, — ответил я.
— Ты на охоте бывал? — не отставал он. — Володя, ты возил его с собой на охоту?
— Возил, — ответил Храповицкий. — Но его еще учить надо. Нет в нем настоящего азарта.
— Без азарта в политике нечего делать, — поучительно заметил губернатор. — Да и в бизнесе тоже. Нужно уметь проявлять жесткость. Ты убивал кого-нибудь на охоте?
Я отметил, что он нарочно употребил слово «убивал», редко произносимое охотниками. Обычно они предпочитают говорить «брал» или «взял».
— Случалось, — ответил я. — Так, мелочь всякую.
— Уток, что ли? — снисходительно усмехнулся губернатор.