Наверное, с его точки зрения, он делал чрезвычайно лестное предложение о сотрудничестве. Однако я не знал, как к нему отнесется Храповицкий.
— Хорошо, я передам, — сказал я, поднимаясь.
— Погоди, — остановил он меня жестом. — Еще вопрос есть. Посоветоваться надо.
Я вновь сел, ожидая продолжения.
— Плохиш к нам попросился. Чтобы от нас работать, — заявил он неожиданно.
— Когда же он успел? — удивился я.
— Он вообще-то давно заходы делал. А когда Синего убили, он аж с утра моих пацанов нашел. Стал просить со мной встречи. Я, конечно, отказался с ним сам разговаривать — Быка послал. Пускай Плохиш подождет, понервничает. Больше ценить будет. То, чего он хочет, мне понятно. Он азартный, на многое замахивается, а в одиночку сил не хватает. Да и нельзя „по понятиям“ одному-то. Братва и так его собирается рвать. Потому что надо, чтобы человек от какого-то авторитета работал, а не сам по себе. А Пономарь — не авторитет. Самого его, может, и не тронут, он свое защищает, а Плохиша порвут. И все отберут у него. Мне вообще-то взять Плохиша тоже выгодно. С того, что у него и сейчас есть, он долю засылать будет. А с моей помощью он много чего еще натворить сможет. Немало можно под себя забрать. Немало.
Он медленно покивал головой.
— Так это Плохиш сообщил вам о нашей вчерашней встрече? — догадался я.
— А кто же еще! — радостно отозвался Бык. Ильич осек его взглядом, и он мгновенно захлопнул рот, понимая, что сболтнул лишнего.
— Номер моего телефона тоже он дал? — продолжал допытываться я.
Бык смущенно прокашлялся.
— Сами узнали, — нехотя сказал он, с опаской покосившись на Ильича.
— Какая разница! — перебил Ильич. — Тут дело в другом. Я вот думаю: а не он ли Синего убрал? Ну, например, чтобы его место занять? Как думаешь?
Предположение для меня было совершенно новым.
— Не знаю, — признался я. — Мне кажется, он слишком трусоват для этого.
— А вот поэтому я и думаю про него, — возразил Ильич веско. — Трусов, их никогда не угадаешь. Смелый человек — он по жизни предсказуемый. А трус со страху на все способен. Самые опасные враги — это трусы. И самые коварные. Они ведь к тому же никогда не признаются, что тебя ненавидят. Побоятся. А в тайне обязательно что-нибудь тебе приготовят. И до последнего не узнаешь ничего.
— Слышь, Сереж, — вмешался Бык. — А может, это? На „глушняк“, а?
— Кого на „глушняк“? — повернулся к нему Ильич.
— Да Плохиша-то! Раз — и все проблемы! И пацанам понравится.
— А кого я на место Синего поставлю? — недовольно осведомился Ильич.
— Да хоть кого! Кому скажешь, тот и будет работать. Делов-то — коммерсантов шкурить! Давай Плохиша на глушняк! Я лично все сделаю. — Бык заметно оживился.
— Да не поставишь ты бригадиром кого попало! — отрезал Ильич. — У нас и в Нижне-Уральске-то толковых людей по пальцам пересчитаешь. А здесь другой город. Тут человек с головой нужен. А Плохиш — не дурак. Он далеко пойдет, если его поддержать.
— Не нравится он мне, — вздохнул Бык. — Больно крученый. И гнилой.
— При чем тут, нравится или нет! Он не телка, чтобы нравиться. Мы о деле говорим, а не о том, с кем в баню сходить.
Он вновь обратился ко мне.
— Понимаешь, как-то странно все с Синим получилось. Не могу понять, кто решился. На меня никто не полезет. Ни из нашей области, ни из другой. Да и убили как-то не по-людски. Почему ножом? Почему он один был? Тут больше на бытовуху похоже. Я вот либо на Плохиша грешу, либо на девку, с которой Синий жил. Она, говорят, перекрученная вся. Могла на сторону сходить. Вот кто-то из ее любовников, допустим, и совершил. От кого Синий и не ждал ничего.
— Она, сука, где-то прячется, — хлопнул себя кулаком по колену Бык. — А то бы мы из нее быстро все вытрясли. За ноги бы подвесили, через пять минут уже все бы рассказала.
В душе я порадовался, что Света вместо того, чтобы пребывать в натруженных руках Быка, в перевернутом состоянии, подвешенной за ноги, уже, наверное, тратит в Москве мои деньги.
— Бытовое преступление будет легче раскрыть, — сказал я, уводя его от неприятной мне темы. — Думаю, в любом случае что-то прояснится в ближайшее время. А с Плохишом у тебя действительно может получиться совсем не дурной вариант.
— Нельзя его только близко подпускать, — задумчиво заметил Ильич. — На расстоянии надо держать. Пусть вон Бык с ним общается.
— Вот нашел ты мне другана! — обиделся Бык.
— Да брось ты! — хлопнул его по плечу Ильич. — Нормальный пацан. Хотя и тварь, конечно.
Он вновь повернулся ко мне.
— А Храповицкому своему скажи, что надо нам вместе по жизни быть. Он пацан неглупый, сам должен такие вещи понимать. Со мной он быстро своим партнерам холки переломает. Он, конечно, и так переломает. Но со мной быстрее будет. Так и передай.
Я пообещал и встал. Ильич тоже поднялся.
— Может, останешься? — предложил он.
Я сослался на дела, и после недолгих уговоров Ильич меня отпустил.
— Эх, — вздохнул он. — Уехал бы я тоже от этих шалав. Да неудобно как-то. Все-таки уже заплачено.
Он, несомненно, был рачительным хозяином.
Сказать, что Кулаков был упрям как баран, означает незаслуженно оскорбить кроткое домашнее животное. В воскресенье я битый час ерзал в доме Кулакова по неудобной деревянной скамье, пытаясь внушить ему, как следует вести себя на переговорах с губернатором. Баран понял бы меня быстрее.
Проблема заключалась в том, что я не мог открывать Кулакову всей правды — как-никак это были не мои тайны. Я ограничился сообщением о том, что возникли некие обстоятельства, которые, став достоянием гласности, могут помешать губернатору в его политической карьере.