Уротитель кроликов - Страница 18

Это замечание мало походило на комплимент. Оно наводило на мысль о том, что город знает меня не с лучшей стороны, и приятного продолжения знакомства не сулило.

Можно было, конечно, ответить, что я не интересуюсь чужим мнением о себе. Но эта гордая реплика наталкивалась на легкое опровержение: тогда какого черта я старался ей понравится?

Пока я раздумывал над достойным ответом, она продолжала:

— Да вы не обижайтесь. Вы тут далеко не худший экземпляр. — Она примирительно улыбнулась своими полными губами.

— Я надеюсь, — отозвался я со сдержанным достоинством. — Стремлюсь к совершенству. Просто не всегда получается…

Она не слушала.

— Не понимаю, что люди находят хорошего в подобных мероприятиях? — рассуждала она вслух. — Все обнимаются, а сами ненавидят друг друга.

Я мог бы мстительно возразить, что она, в некотором роде, тоже здесь. Среди обнимающихся и ненавидящих. Но делать этого я не стал. Мне чужда мелочность. Я вообще не спорю с женщинами, пока они не начинают критиковать мои вкусы в отношении других женщин.

— Да, — подхватил я с энтузиазмом. — Это точно. Я и сам думал, как тягостно здесь, среди всей этой фальши и пересоленных объедков, двум столь рафинированным и искренним людям, как вы и я! Между прочим, я знаю пару тихих мест неподалеку…

— Вы ко мне пристаете? — Она по-прежнему улыбалась, но ночные глаза сделались настороженными.

— Нет еще, — ответил я поспешно. — Я так быстро не могу. Я старомодный. Мне нужно время. Боюсь случайных знакомств и все такое.

— А мне про вас говорили другое, — заметила она упрямо. — Мне рассказывали…

— Что я пишу плохие стихи? — перебил я. — Это неправда. На самом деле я рисую замечательные картины. И, заметьте, никакой обнаженки. Только пейзажи. Морские. Утро в лесу. Три медведя. Иван Грозный убивает своего сына. В этом духе. Просто я их не показываю. Как вы думаете, почему это губернатор на вас так подозрительно смотрит?

На всякий случай следовало отойти от опасной темы моего бурного прошлого.

— Мне кажется, он смотрит совсем в другую сторону, — сказала она удивленно. Странно, что при таких данных она была столь доверчива.

— Это сейчас. А раньше он смотрел на вас. И подмигивал. Двумя глазами. Вот так. — Я показал, как подмигивал ей губернатор. Будто бы.

— Вы опять выдумываете! Зачем ему подмигивать незнакомым девушкам при жене. Тем более, такой стерве. Кстати, почему вы не спрашиваете, как меня зовут. Меня зовут Наташа. Мне двадцать один год. Я не замужем. Еще вопросы есть?

Была еще пара вопросов. Но задавать их было пока рано.

5

Как-то Храповицкий объяснял мне, почему он никогда не отпускает своих женщин в Москву без охраны.

— Ты только представь себе, что в самолете к ней подсядет праздный бездельник, вроде тебя. И начнет болтать, как ты это обычно делаешь в обществе женщин, изображая из себя порядочного и умного человека. И по-настоящему порядочный и умный человек, — он ткнул себя в грудь пальцем, — покажется ей скучным и неинтересным. Я же не рассыпаюсь в восторгах, и вместо комплиментов просто даю деньги. А это так банально! И вот, когда через пару часов самолет приземлится, то завороженная дурочка поедет не в свой отель, а в твой. Даже не соображая, что она делает. А потом вернется ко мне. За моими банальными деньгами. Да еще по глупости обо всем расскажет. Ты-то, подлец, потом и не вспомнишь. А мне что прикажешь делать!

Оценка моего красноречия была существенно завышена. А моральных качеств — занижена.

Да и в целом, должен отметить, он понимал проблему совершенно неправильно. Восхищавшие его капризные худосочные красавицы не бередили во мне отрадного мечтания, даже когда я выпивал. Чего я давно уже не делал.

За час, который прошел с того момента, как я подошел к Наташе, до той минуты, как сажал ее в свою машину, мое участие в нашем диалоге в основном сводилось к мычащим репликам.

— Зачем тебе столько охраны? — спросила она, когда мы тронулись с места. Она уже давно перешла на «ты». — Кого ты боишься?

— Кроме тебя — никого. С тобой почему-то робею. Твоя красота меня подавляет. Жалею, что так и не дочитал «Критику чистого разума» Канта. Смог бы достойно поддержать беседу.

— Правда? — Она была в восторге и, опустив зеркальце над лобовым стеклом, бросила в него взгляд. — Значит, ты и впрямь не такой наглый, как мне говорили. Это хорошо. А может, наоборот, плохо. А тебе не скучно жить? — вдруг спросила она без всякой последовательности.

Я задумался. Обычно, когда люди задают вам подобные вопросы, они мало интересуются вашими ответами. Люди вообще редко думают о том, что чувствуют другие. Они спрашивают о том, что тревожит их самих.

— Судя по вопросу, ты недавно рассталась с молодым человеком, — уклонился я от ответа. — По собственной инициативе. И любви пока не обрела.

— Можно сказать и так, — засмеялась она. В профиль было заметно, что у нее длинные, словно наклеенные ресницы, которые делали черные глаза смоляными. — У меня с любовью как-то не очень получается. То ли я эгоистка, то ли достойных мало. И долгие отношения у меня не складываются. В этом плане мы с тобой похожи. Ведь так?

— Как две капли воды, — кивнул я. В эту минуту я согласился бы с чем угодно. — Удивительно, что нас до сих пор не путают.

Мне нравилась ее непоследовательность и музыка ее голоса. Иное дело, что, хотя говорила она почти беспрерывно, подробностей ее биографии я знал ничуть не больше, чем вначале.

Я привез ее в «Мираж», помпезный и несуразный ресторан, с претензией на французскую кухню, повар которого прежде явно специализировался на травле грызунов. Но если вы неравнодушны к еде, то вам вообще не следует ходить в провинции по ресторанам. Лучше покупайте чипсы в магазинах.